Да, все это было, Набатников не ошибался. Женя не раз выступал и в комитете и на общих собраниях по поводу неуспеваемости, сурово громил двоечников, которые покорно ждали своей участи и готовились к взысканиям. Осуждал штурмовщину. Ведь это вполне понятно, если студент сейчас не умеет нормально работать, то что с ним будет на производстве? Там постановка другая: инженеры не рассчитывают на выполнение квартального плана за три дня. Женя выступал против зубрил и начетчиков, против легкого отношения к труду, против ложно понятой взаимной выручки, когда староста группы «не замечает» отсутствующего на лекции приятеля. Разве эти приятельские отношения не в ущерб делу? Но Женя впервые осознал, что все эти пока еще не изжитые болезни надо оценивать гораздо суровее, чем он делал. Все-таки прав Афанасий Гаврилович, есть прямое слово — обман. Пусть мелкий, иной раз неосознанный. В самом деле, ведь сдал экзамен; мало ли как я готовился, одному нужно десять раз прочесть, а другой на лету схватывает. И это неправда. Нет предела человеческому знанию. Никогда не скажешь, что знаешь все. Ты способен, умен, с тебя и спрашивается больше.
Шаг за шагом Женя припоминал свою работу в комитете комсомола и чувствовал свою вину. Болтовни было много, а прямоты недоставало.
Журавлихин поднял голову и посмотрел в туманно-сизое окно. «Горьковский комсомолец» подходил к дебаркадеру, где, освещенная фонарем, виднелась надпись: «Васильсурск».
Прав был инженер Пичуев, утверждая, что не может быть у нас изобретателей-одиночек, что любая сложная задача решается творческим коллективом института или завода, а чаще всего обоими вместе. Так же прав был Пичуев, говоря, что особо важные проблемы решаются параллельно в нескольких институтах, конструкторских бюро и заводских лабораториях.
А потому, если бы всего лишь несколько дней назад ему сказали, что дальность действия телевизионного передатчика можно увеличить в десятки раз, обратившись к работам молодого конструктора, который даже не видел телецентра и не умеет читать радиосхем, то Вячеслав Акимович посмотрел бы на шутника с привычным ему насмешливым скептицизмом.
Ясно, что молодой конструктор, о котором идет речь, не одиночка, за его спиной — мощный коллектив специального конструкторского бюро, но и в этом коллективе вряд ли нашелся бы инженер, знающий хотя бы формулу распространения ультракоротких волн над земной поверхностью. Значит, как это часто бывает в жизни научных коллективов, решение задачи увеличения дальности телевидения пошло по новому, не радиотехническому пути. В этом не было ничего необычайного, если вспомнить десятки и сотни случаев, когда представитель совсем другой профессии подсказывал радистам или химикам новое, неожиданное решение.
В Институт электроники и телевидения приехал старый радиоинженер Борис Захарович Дерябин. После недолгого разговора с директором Бориса Захаровича провели в лабораторию к Пичуеву.
Это было на другой день после того, как Гораздый и Усиков приходили к нему за помощью.
Непонятное, двойственное чувство испытывал Пичуев, встречая старого инженера. Еще студентом слушал его лекции, учился по его учебникам и втайне завидовал человеку, когда-то работавшему в Нижегородской лаборатории, где создавались первые в мире мощные радиолампы, где зарождалась советская радиотехника.
И вот сейчас перед Вячеславом Акимовичем сидит старик с усталыми глазами, прикрытыми стеклами очков, дрожащей рукой пощипывает редкие седые усы и тусклым голосом говорит о цели своего посещения.
Ничто его не трогает. Все осталось позади — и слава и смелые дела. Учебники Дерябина устарели. Написаны новые, возможно, его бывшими учениками. Некоторые из тех студентов стали видными учеными, докторами и кандидатами наук, руководителями лабораторий, вроде самого Пичуева. А старый инженер уже давно бросил кафедру в радиоинституте, где читал телемеханику, удалился на «покой», в маленькую лабораторию, и сейчас возится потихоньку с радиозондами и метеоприборами. Скучная судьба!
Вячеслав Акимович относился к старику Дерябину с чувством искреннего уважения за прежние дела, но в то же время жалел его, как неудачника. Такое блестящее начало и такая бездарная, серенькая жизнь! Двадцать лет молчит Дерябин: ни одной напечатанной работы в журнале, ни книги — ничего. Иногда в юбилейные даты в какой-нибудь статье вспомнят старика как сподвижника знаменитых русских радиоинженеров, причем многие читатели так и не знают, живет ли на белом свете Борис Захарович Дерябин или давно уже нет его.
— Извините, я вас перебью, — мягко проговорил Пичуев, когда представитель института метеорологии стал подробно излагать пункты технических условий. — На каких волнах должна работать установка?
Дерябин снял очки и удивленно взглянул на молодого инженера: шуточки изволите шутить!
— По-моему, я выразился достаточно определенно. Никто не разрешит нам занять широкую полосу на коротких волнах.
— Согласен. Значит, речь идет об ультракоротковолновом диапазоне?
— Да, в первом варианте. Затем подумаем о дециметровых волнах.